На память от деда, в наследство ,остался мне такой скромный маленький штык нож от винтовки маузер.Дед воевал в первую мировую на стороне Австрии.Знал немецкий,русский,украинский языки,читал,писал и конечно говорил на выше перечисленных языках.Был он спокойным уравновешенным пацифистом. Говорил что на войне никого не убил. Рассказывал о одном типе который очень любил и умел пострелять. Хобби имел такое. Очередной раз высунувшись из окопа он умело снимал человека с чужой позиции.И каждый раз гнусавым голосом протяжно приговаривал улыбаясь : "от і ще одного жидика відправив на небо" ...При этом скурпулёзно не забывал каждый раз штык ножом делать количественные метки-насечки на прикладе. Зачем он это делал не ясно. Дело в том, что никто за это не доплачивал.Наверно из-за такого человеческого чувства хвастливости он хотел потом после победы всем рассказывать подробности и называть точную цифру убитых врагов или повышение хотел таким способом заработать или... кто знает почему он делал эти насечки? Наверно он не понимал что отвечая на вопрос "сколько?" посмотреть загадочно в небо после короткого раздумья протянуть - не помню точно, сбился с счета ,будет намного круче чем, тупо ответить 2 или 4 или 8 или 16 или 32....Возвратившись из Южного Ливана я тоже вынужден был многократно выслушивать ставящий в тупик вопрос "сколько?".С скрытым удивлением посматривал на таких людей с мыслями - неужели они действительно думают что кто-то честно и откровенно ответит на такой простой и в то же время сложный вопрос...Правду скажет или дурак или..... Дед говорил что когда была команда огонь ,он конечно же стрелял, как все , но, стрелял всегда по деревьях ,или выше голов наступавших. Правда это ,или нет, установить не представляется возможным сами понимаете почему... Но факт то, что дед . при первой же возможности ,умышленно стал перебежчиком (почему так поступил причину не объяснял), сдался в плен, и в Сибири лес валил, одновременно наблюдая за революцией в России ,всеми политическими изменениями, и гражданской войной итп, а тот его сослуживец любивший мастерски пострелять, очередной раз высунулся из окопа, и потом тихо сполз обратно, но насечек на прикладе качественной и точной винтовки маузер больше не делал, по той простой причине ,что насечку сделал кто-то другой на позиции противника ,на прикладе трехлинейки. Наблюдая все эти страсти дед тихо гордился своим чистым и отполированным прикладом винтовки и на вопрос "сколько?" всегда ,грустно посмотрев куда-то в даль , отвечал одно и то же - я не считал. не до того было......Ой отвлекся я то-то от темы. Так вот - штык нож этот попал мне в руки впервые когда мне было годиков четыре или пять. В школу я ещё точно не ходил. Тогда он казался мне просто огромным как меч и очень тяжелым. Мне было строго определено место для игры рядом с местом где он был спрятан в расщелине между камнями фундамента. Сейчас спустя годы я понимаю что это был сюрприз и находка топора под лавкой была предопределена. Не прошло и полчаса как случилось неизбежное и взгляд наткнулся на находку.Сначала я не поверил своим глазам и с удивлением отковырял один маленький камень,затем другой.... Смотри что я нашел!!! С радостью кричал я и пытался ударять им по стволу дерева . Ну что-ж ты его нашел и теперь он твой. Возьми песочек и почисть его как следует.Теперь я понимаю что просто дать его мне поиграть было бы событием заурядным, которое я не запомнил бы, а вот спрятать и дать мне возможность самому его "найти" было достаточно остроумно. Удивление и радость от такой удивительной "находки" ,и то что "найденный" мной ( ,а фактически подкинутый мне )предмет оказался моим. по праву "нашедшего", запомнилось как видим на долгие годы.....
2 коментарі:
ГЕЛЬМУТ Клауссман, ефрейтор 111 пехотной дивизии
Я начал служить в июне 41-го года. Но я тогда был не совсем военным. Мы назывались вспомогательной частью и до ноября я, будучи шофёром, ездил в треугольнике Вязьма – Гжатск - Орша. В нашем подразделении были немцы и русские перебежчики. Они работали грузчиками. Мы возили боеприпасы, продовольствие.
Вообще перебежчики были с обоих сторон, и на протяжении всей войны. К нам перебегали русские солдаты и после Курска. И наши солдаты к русским перебегали. Помню, под Таганрогом два солдата стояли в карауле, и ушли к русским, а через несколько дней, мы услышали их обращение по радиоустановке с призывом сдаваться. Я думаю, что обычно перебежчики это были солдаты, которые просто хотели остаться в живых. Перебегали обычно перед большими боями, когда риск погибнуть в атаке пересиливал чувство страха перед противником. Мало кто перебегал по убеждениям и к нам и от нас. Это была такая попытка выжить в этой огромной бойне. Надеялись, что после допросов и проверок тебя отправят куда-нибудь в тыл, подальше от фронта. А там уж жизнь как-нибудь образуется.
Отношение к местному населению, к русским, белорусам было сдержанное и недоверчивое, но без ненависти. Нам говорили, что мы должны разгромить Сталина, что наш враг это большевизм. Но, в общем, отношение к местному населению было правильно назвать «колониальным». Мы на них смотрели в 41-ом как на будущую рабочую силу, как на территории, которые станут нашими колониями.
К украинцам относились лучше. Потому, что украинцы встретили нас очень радушно. Почти как освободителей. Украинские девушки легко заводили романы с немцами. В Белоруссии и России это было редкостью.
На обычном человеческом уровне были и контакты. На Северном Кавказе я дружил с азербайджанцами, которые служили у нас вспомогательными добровольцами (хиви). Кроме них в дивизии служили черкесы и грузины. Они часто готовили шашлыки и другие блюда кавказской кухни. Я до сих пор эту кухню очень люблю. С начала их брали мало. Но после Сталинграда их с каждым годом становилось всё больше. И к 44-му году они были отдельным большим вспомогательным подразделением в полку, но командовал ими немецкий офицер. Мы за глаза их звали «Шварце» - чёрные ( ;-))))
Нам объясняли, что относится к ним надо, как боевым товарищам, что это наши помощники. Но определённое недоверие к ним, конечно, сохранялось. Их использовали только как обеспечивающих солдат. Они были вооружены и экипированы хуже.
Иногда я общался и с местными людьми. Ходил к некоторым в гости. Обычно к тем, кто сотрудничал с нами или работал у нас.
Партизан я не видел. Много слышал о них, но там где я служил их не было. На Смоленщине до ноября 41-го партизан почти не было. А на Северном Кавказе я вообще о них не слышал. Там степи – места для партизан гибельные. Мы от них не страдали.
К концу войны отношение к местному населению стало безразличным. Его словно бы не было. Мы его не замечали. Нам было не до них. Мы приходили, занимали позицию. В лучшем случае командир мог сказать местным жителям, что бы они убирались подальше, потому, что здесь будет бой. Нам было уже не до них. Мы знали, что отступаем. Что всё это уже не наше. Никто о них не думал…
могу продать такой самый,обращайтесь 380676980666@ukr,net
Дописати коментар